Внутренний монолог

Новости литературного мира лично меня, человека к литературе давно и прочно неравнодушного, всё чаще вынуждают воскликнуть: дожили!
К примеру, на днях я наткнулся на новость о том, что японская писательница получила премию за роман, созданный при помощи нейросети. Поначалу моё недовольство было вызвано даже не этим, а тем, что в тексте была ошибка – слово «недоволен» было написано раздельно. Повторяю: речь в тексте шла о литературе! Впрочем, тут я вознегодовал скорее по привычке, поскольку давно уже не пытаюсь спорить на подобные темы по причине полной бесполезности такого спора. А что вы хотите, если буквально на днях в одной министерской пресс-службе на моё замечание по поводу неправильного употребления выражения «под эгидой» мне попросту посоветовали «не душнить»? Впрочем, ладно, эта часть брюзжания и правда произведена мною по инерции.
Так вот, по поводу нейросети: из текста выяснилось, что искусственный интеллект создал всего 5%, а остальное принадлежит всё же перу писательницы. Зовут её, если кому интересно, Риэ Кудан, а книга называется «Токийская башня сочувствия». Между прочим, её герой как раз повсеместным использованием чат-ботов и недоволен. Кстати, именно это слово «недоволен» автор новостного текста про премию написал раздельно, и никакой интеллект на помощь не пришёл – ни собственный, ни искусственный, видимо, по причине отсутствия того и другого.
Тут, как спел бы по этому поводу Высоцкий, «поднялся галдёж и лай». Организаторы престижной литературной премии отказались комментировать награждение победительницы после её заявления о соавторстве с чат-ботом. Кто-то заявил, что законодательная база под это дело не заточена и хромает, а один известный отечественный фантаст заявил, что «это всё-таки инструмент компиляции и работы с текстом на основе всемирной базы текстов. Он выдаёт некий вторичный продукт, никак не связанный с работой человека, его разума».
И вообще: «Насколько этична эта позиция, и не поощряет ли это внедрение искусственного интеллекта? Это действительно сложный вопрос, насколько готово общество это принять, и как оно может с этим бороться». Ну, и самый главный вопрос: кому платить гонорар за книгу? Нейросети? Или её создателям?
Жюри премии назвали футуристический роман «почти безупречным». Но вот читательские мнения разделились: одни видят плюсы, другие осуждают автора за плагиат. Наиболее взвешенную позицию высказал один литературный критик, заявивший, что качественно сгенерировать целый роман нейросеть пока не может.
Ваш покорный слуга, как это часто со мной бывает в таких случаях, заинтересовался темой досконально и полез в интернет. Оказывалось, что проекты, в которых под одной обложкой было собрано до половины текста, написанного нейросетью, уже были. К примеру, одно издательство выпускало книгу прозаика и художника Павла Пепперштейна, где половину написал Пепперштейн, половину – нейро-Пепперштейн. Читателям даже предлагалось определить, где кто.
Лично я и пытаться не стал. Мне достаточно было прочесть один отрывок, чтобы понять: книга упомянутого художника и прозаика… как бы это помягче выразиться? В общем, текст там был такой, что испортить его ещё больше не смогла бы никакая нейросеть. Так что совершенно неважно, где там работала она, а где – автор. У меня лично появилось сильное подозрение, что раз уж люди всерьёз взялись спорить о том, способен ли искусственный интеллект составить конкуренцию живому писателю, то нам, видимо, просто перестали быть нужны нормальные писатели.
Тем не менее преуменьшать размеры проблемы явно не стоит, потому как, думается, происходящее – часть процесса, описанного бардом Тимуром Шаовым: «И наращивают люди анаболические мышцы, силиконовые груди и пластические лица». Боюсь, что теперь дело и до книг с песнями дошло. Впрочем, наши песни сейчас и без того такие, что их никакой искусственный интеллект не испортит, поскольку естественного там и так явно никогда не было.
Скажу только одно: лично для меня нейросеть останется нейросетью, а писатель – писателем. И даже не потому, что у Оруэлла в «1984» фигурировал «калейдоскоп», производящий сюжеты романов. А потому что есть, к моему счастью, «Сандро из Чегема» Фазиля Искандера, и если какая-либо особо самоуверенная нейросеть думает, что сможет потягаться с такой, например, фразой – флаг ей в руки: «Босоногая девочка в цветастом ситцевом платье, вся в слезах и всё-таки счастливая, бежит вслед за всадниками. Это мама моя!
– Мама! – кричу я сквозь бездну неимоверных лет, но девочка не слышит. Вот я и рассказал, мама, о дне твоего детства, о котором ты так часто любила говорить. Но ведь ты была счастлива, была хотя бы в тот день? Почему ты так любила вспоминать его? …И уже нет мамы, нет ничего. Есть серое московское небо, а за окном, впиваясь в мозги, визжит возле строящегося дома неугомонный движок. И машинка моя, как безумный дятел, долбит трухлявое древо отечественной словесности, и я, поджав ноги и сгорбившись над столом, вышибаю из клавиш одно и то же слово, твоё слово, мама: долг, долг, долг».